CОЛДАТСКАЯ ЗВЕЗДОЧКА Ч. III

CОЛДАТСКАЯ ЗВЕЗДОЧКА

III

Он полз по изрытой войной земле, замирая лишь на мгновение, когда змеиное шипение ракет, пускай и на время, предательски освещало пространство лимонным светом. В эти секунды до звона в ушах вслушивался солдат в темноту, стараясь не сбиться с пути. На какое-то время детский голос пропадал, но от того разведчику становилось не легче.

Снаряды и бомбы искромсали, перепахав вдоль и поперек, землю, расписавшись на ней ни одной бороздой и воронкой. Приходилось все время менять направление, замирать, снова и снова вслушиваться в кромешную ночную темноту и ползти, иногда передвигаться короткими перебежками. От сильного напряжения ныли спина и шея, ужасно хотелось пить.

Когда разведчик почувствовал, что приближается к этим динамикам, решил схитрить: не стану рисковать, лучше обойду с тыла. Так и сделал – взял несколько метров влево, отполз, как сам прикинул, метров на сто – сто двадцать, затем взял вправо. И только потом повернул к цели. Теперь голос должен быть где-то впереди и почти рядом. Он вновь прислушался. Так и есть. Сейчас нужно быть предельно осторожным.

Медленно, ничуть не торопясь, он тащил под себя сантиметры земли, полз по-пластунски. Когда в небо взмывали ракеты, леденело в душе, еще плотнее вжимался в нее, землю, и успевал в какие-то доли секунды осмотреться вокруг.

В одно из таких мгновений, когда голос, казалось, был рядом, Андрей заметил метрах в двухстах от себя невысокий холмик: скорее всего это и есть тот вражеский дот. Значит, поблизости должен быть часовой. Да, вот он маячит. Надо его тихонечко снять, иного выхода нет.

Спина фашиста все ближе. Сердце стучит так сильно, что, кажется, немец вот-вот оглянется на этот стук. До боли в кисти сжимал солдат рукоятку трофейного ножа.

Когда очередная ракета, заканчивая путь к земле, судорожно мигнула лиловым блеском, Андрей приподнялся и рванулся вперед. Тихо ахнув, гитлеровец быстро обмяк под ловким разведчиком. Отдышавшись, Андрей вздрогнул от неожиданно раздавшегося громкого детского плача. Он снял с пояса одну гранату, выдернул из нее чеку и уверенно пошел к доту.

Андрей мгновенно очутился в полутемном холодном доте. Четыре фашиста, не успев дожевать свой шоколад, оторопело смотрели на него застылыми от ужаса глазами. На земляном полу в уголочке перед небольшой черной коробкой – микрофоном, установленном на перевернутом кверху дном ящике, сидел мальчонка лет четырех-пяти в разорванной рубашке и с тонким шнурком на шее, конец которого был зажат в руках одного из фашистов…

Все, что происходило в дальнейшем Андрей вспоминал как сквозь туман. Помнил только, как он сам кричал по-немецки: « Хэндэ хох!(1) Это вам, гады, русишэ кюхэ!(2) Вот вам и шнапс,(3) и шпанфэркэль,(4) и айэр!(5) Гуттэн аппетит!(6) Еле удерживал в смертельной пляске взбесившийся автомат… Затем - тепло детского тела на своей груди.

Он вырвался из пропахшего порохом дота и тут же, для убедительности, швырнул гранату. Взрыва уже не слышал.

Гитлеровцы не заставили себя долго ждать. Небо озарялось многочисленными вспышками ракет, после раздавшегося взрыва, застрекотали пулеметы.

Он бежал, падал, вставал. Снова бежал, петляя, чтобы не попасть под шальную пулю. Иногда он катился куда-то, прижимая к груди и успокаивая ребенка, затем поднимался вновь. Только бы успеть! Терпи, малыш, ты же мужчина!

Откуда-то со стороны в их, фашистов, сторону ударили наши пулеметы. Наконец-то, кажется, ушел. Очнулся солдат лишь тогда, когда его перевязывали чуткие руки медсестры Юльки.

… Мальчика звали Андреем, как и его спасителя. Больше, к сожалению, сообщить о себе он ничего не мог. Мал еще был. Худенький, большеглазый. Личико все в синяках, ручонки в ссадинах.

Утром он сидел в землянке, закутанный весь в теплый солдатский ватник. Бойцы накормили его горячим супом, перловой кашей и теперь малыш держал в руках и разглядывал разноцветную губную гармошку.

Через день уже сержант Головеньчик стоял вместе с маленьким Адрюшей перед командиром полка. Решалась судьба мальчугана. А тот в непомерно больших, наскоро скроенных для него гимнастерке и брюках, обутый в бурки, сшитые старшиною, доверчиво прижимался к своему спасителю. На груди у мальчонки сверкала звездочка. Подарок Андрея Головеньчика. Солдат получил приказание лично доставить ребенка в детский дом…

CОЛДАТСКАЯ ЗВЕЗДОЧКА Ч. II

CОЛДАТСКАЯ ЗВЕЗДОЧКА

II

Сели рядом. Переглянулись. Иваныч зоговорил неторопливо. Перед моими глазами вставали как живые те далекие события 1943 года.

… Изрытая войной линия фронта. Ночь. До смерти усталые, отбившие то ли восьмую, то ли девятую атаку за последние сутки, отдыхали в окопах в ожидании очередной схватки с фашистами, солдаты.

Набежавший ветерок разогнал запахи горелого железа, пороха и масла, и в ночи снова запахло землей и уцелевшими травами на ее израненном теле. Яркие вспышки ракет выхватывали на какой-то миг участки переднего края, а потом все снова погружалось во мрак. Изредка тявкали пулеметы. Не смыкая глаз, вглядывались в темную и сырую ночь часовые. Из траншеи несло дымком махорки.

Примостившись на охапке сухой, но успевшей впитать влагу росы, травы у передней стенки широкой траншеи и завернувшись с головой в потрепанную солдатскую шинель, засыпал полковой разведчик Андрей Головеньчик. Охваченная ночной прохладой земля была сыра и неласкова. Где-то поодаль вспыхнул от глубокой затяжки огонек cамокрутки, а рядом, чей-то ровный голос рассказывал друзьям о доме, родных местах.

Мысль о доме и семье в свободное между боями время тревожила и Андрея. В единственном письме, полученном от жены в самом начале войны, она сообщала ему о том, что её брат Петро и их старший сын Димка тоже на фронте, однако весточки ни один не присылал. Больше писем из дому не было. Андрей знал, что там орудуют фашисты. При этой мысли сжималось сердце: как там они, земляки, неужели сдадутся этим ненасытным гадам.

Неожиданно солдат вздрогнул. В полусне до его слуха донесся какой-то неразличимый звук. Он еще не понял в чем дело, однако всем своим существом почувствовал что-то неладное, необычное в этой ночной тиши.

Прислушался. Может, почудилось?.. Нет. Со стороны противника доносился плач ребенка. Надрывный, захлебывающийся, оттого жалкий и, просящий о помощи. И столько в нем, том плаче, было безысходной, недетской тоски, отчаяния и беззащитности, как будто бы часть собственной души надрывалась там, в непроглядной ночи.

- Вот ублюдки! - злобно выругался.

Головеньчик обернулся, напряг зрение. Неподалеку он еле-еле различил несколько бойцов. Прильнув к брустверу, те также вслушивались в темноту. Казалось, ничто уже не может удивить этих людей, привыкших к грохоту атак и содроганию земли, хватавших не раз за горло собственную смерть. Но сейчас …

Тоненький срывающийся голосок, зовущий маму и терзающий солдатскую душу, доносился из темной мглы легкими порывами ветра.

- Спецыяльна прыдумалі, гады, каб заманіць нас, без перадыху накрыць,- со злобою в голосе произнес пулеметчик белорус Грамович. - На уласныя вушы чуў, што якаясь Маруся ўсю ноч, без упынку, клiкала свайго дзiцёнка.

Андрей тоже знал о том, что фашисты любят устраивать подобные развлечения. Выносят на нейтральную полосу динамик и заводят то ли детские, то ли стонущие при пытках солдатские или материнские голоса.

- Эх, садануть бы их теперь из «катюши»,- прохрипел весельчак, русский Смирнов.

- Гдэ взят тот «катюша», рэбята?, - остановил его азербайджанец Асманлы.

- Минуту – другую темнота молчала, а затем вновь захлебнулась детским горем.

Необычная весть уже облетела все окопы. Просыпались уставшие бойцы. Отовсюду доносились их приглушенные голоса. В сопровождении ротного появился комбат, невысокого роста, кряжистый капитан. Негромко, но властно приказал: «Отставить разговоры!»

Острым слухом Андрей уловил обрывки фраз командиров.

- Что-то затевает комбат.

- Смирнова ко мне! – распорядился ротный.

Из темноты выпрыгнул старший сержант Смирнов, командир первого взвода.

- Послать одного в разведку, двоих на прикрытие. Учтите, можно нарваться на засаду. Найти бойцов смекалистых. Действовать по обстановке!

- Вопросы есть?

- Никак нет!

- Действуйте!

Комбат говорил короткими фразами, твердо и от того уверенно.

- Усилить наблюдение! - повернулся он уже к командиру роты. Исполняйте!

- Есть!

- Головеньчик, ко мне!

CОЛДАТСКАЯ ЗВЕЗДОЧКА Ч. I

Ко Дню освобождения Беларуси от фащистских захватчиков

Павшим за наш сегодняшний день посвящаю

CОЛДАТСКАЯ ЗВЕЗДОЧКА

Рассказ

I

Ясным апрельским утром, когда весеннее солнце, переливаясь на талом снегу, искрилось, играло всеми цветами радуги и от глянца асфальта шоссе дрожало и струилось прозрачное марево, как это обычно бывает в знойное лето после дождя, армейский зеленый автобус увозил нас, будущих молодых командиров на ближайшую железнодорожную станцию с тем, чтобы посадить в поезд и отправить в один из полков Северной группы войск, дислоцированных в Польше.

Мы сидим молча. По дороге водитель нашего автобуса с разрешения старшего офицера подобрал голосующих, еще нестарого крепко сложенного мужчину в офицерском бушлате и женщину с внуком. Я смотрел в окно на родной белорусский пейзаж, с которым буквально через считанные часы придется распрощаться на целых полтора года. Встречный ветер задувал внутрь оконную занавеску через приоткрытую форточку, трепал ее тонкую желтую ткань, забрасывал на плечо старшего машины, капитана, сидящего на первом сидении, у капота.

Прямая, как стрела, дорога уходила к горизонту. За стеклом автобуса призывно чернели почти полностью освобожденные от почерневшего снега поля, окруженные со всех сторон лесной стеной, иногда у дороги встречались кусты распущенной вербы. Плавно покачиваясь, автобус убаюкивал пассажиров монотонным, словно пчелиный рой, жужжанием работающего двигателя.

Мы уже проскочили добрую сотню километров как старший скомандовал:

- Перекур на десять минут!

Младшие сержанты, словно сговорились, перепрыгнули кювет, направились в одну сторону, к березовой роще.

По обе стороны к дороге почти вплотную подступал хвойный лес. Немного поодаль, справа, круто вниз уходил стороной заросший ров.

Я отошёл в сторону от автобуса, туда, где на краешке одиноко лежавшего сухого дерева, подстелив свою серенькую кофточку, присела наша попутчица. Их внучок спустился уже в низину и среди редколесья собирал с дедом синеющие, как искорки неба, голубые подснежники.

- Не отстает от дедушки? – спросил я, подсаживаясь рядом.

- Внучок наш, - сына нашего, младшенького, вот оставили на пару деньков, - с доброй улыбкой повернулась ко мне своим открытым лицом женщина. – А, дед его военный – майор в отставке. Эти леса – наша боль…

Подошел майор. “Иваныч! - отрекомендовался. - По совместительству – дед”. - Да, здесь много наших друзей полегло, - вздохнул Иваныч и по его лицу пробежала дрожь воспоминаний, в голубых, как те подснежники, глазах его навернулась скупая слеза.

- Для всех, за редким исключением, моих ровесников не обошла стороной та жестокая война. - Да, - согласился я.

Майор предложил сигарету и, хотя я не курил, взял. Закурили.

- А знаешь, командир, - вдруг оживился майор, гляжу я на своего внучка и частенько вспоминаю одну фронтовую историю.

Вдруг раздался голос командира: ”По машинам!”

Преамбула

Преамбула.

Замысел этого рассказа вызрел буквально через несколько недель, после прибытия нас, зелёных сержантов, в прямом и переносном смысле, потому что прослужили всего полгода в Союзе и одеты в новенькое "пэша" - зелёное полушерстяное обмундирование, в яловых сапогах и с кожаными ремнями.Тогда как служившие в Союзе были одеты только в хэбэ.

Вызрел, но реализоваться на бумаге всё не получалось: старики постоянно пытались «отнять у нас время», доказывая своё верховенство и, естественно, власть над молодыми сержантами. Надоедала вся эта возня: пускай он и "старик" по сроку службы, но он моложе по возрасту. Признаюсь, что я, ваш слуга, мой уважаемый читатель, долго не выдержав, врезал одному такому проворному нахалу и спокойно пошёл на ночное дежурство на … спецкоммутатор (обслуживание спецсвязью Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР в Польше Станислава Антоновича Пилатовича, Министра Обороны А.А.Гречко, Председателя КГБ Ю.В.Андропова, членов Политбюро...

И, буквально, в то дежурство в Варшаву, на мой коммутатор, позвонили из Москвы (в журнале учёта звонков мы писали сокращённо – «МСК», дату, время начала и окончания разговора и свою фамилию), вначале один, затем второй женский голос поздоровался со мной, предупредив о телефонном великом госте, потом – мужской и уже только затем слышу в трубке знакомый из телевизора голос «Сынок, дай мне Пилатовича!» «Прыжок дежурный! Соединяю!» Посол мгновенно снял трубку (не то, что сегодня - попробуйте дозвониться к любому нашему начальнику-крючкотвору!) и начался разговор Генерального Секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, четырежды Героя …. и т.д. и т.п. – дорогого Леонида Ильича Брежнева. А к дежурному во время разговора спецабонента входить категорически запрещалось.

Так и стояли все офицеры, техники связи, под моей дверью полчаса, не меньше. Это позже они рассказывали, что в штаны еле не наложили, а светящееся табло с предупреждающей надписью «не входить» всё не гасло. На самом деле, ровно 15 минут длился тот секретный разговор, но выключить фонарь я забыл, потому, как после окончания разговора Брежнев не сразу положил трубку, а начал нажимать на рычаг телефона, вызывая дежурного. Я включился в вызываемую сторону и (не поверите?) получил Благодарность «за оперативную и качественную связь». А затем спокойно рассоединил коммутацию и приступил извлекать из памяти то, что пережил по дороге «за кардон» - в моей тайной тетради было написана почти страница текста, когда дрожащие офицеры еле приоткрыли дверь, посмотреть: как, мол, сержант «управляется с такими шишками». Увидев, что я и забыл о том, начали хлопать по плечу, молодец мол! А назавтра «особист» майор Кияшко ещё и от себя Благодарность объявил «за усердие и добросовестное отношение к воинской службе». И так, читайте.