СТУДЕНТ

СТУДЕНТ

Рассказ

... И надо же такому вспомниться. Эта история так и лежала в глубине памяти, пока в пригородной электричке не увидел Антона Выньдича в полковничьей папахе (правда, уже не того молодого белорусского маchо, а изрядно подношенного, но, судя по бегающим серым глазкам, а значит и все еще играющей крови, журналиста, оставшегося в душе таким же лавеласом), да не прочитал в областной газете о малийце Шака Кейте, который также получил образование в Беларуси и теперь возглавляет один из колхозов ... у нас, на Лагойщине.

Артур забыл и о Саиде, и о Самире, и Абдалле, и других африканских студентах, пока не промелькнули, вызвав холодок в спине, их знакомые лица в том трагическом сентябрьском телерепортаже четырехлетней давности из Нью-Йорка.

- А что если это Абдалла со своими дружками?

Таинственный взгляд с Востока взорвался в памяти Артура, словно заржавелый снаряд, присыпанный временем пыли, и вновь ожил.

- Неужели они так и не научились переплавлять месть и боль в любовь?..

После третьей пары занятий они шумной толпой шли в общежитие, которое буквально года три как взметнулось за городской речкой. Общежитие это выделялось из ряда тех многих зданий постройки конца шестидесятых, не говоря уже о "четверке", старейшине университетских общежитий. Наша "двойка" как раз выгодно отличалось от своих собратьев не только относительно новым архитектурным решением, поскольку напоминало раскрытую книгу, благодаря чему успела получить статус многотомника, в котором "написана" новейшая глава истории интернационального студенчества, но ещё и потому, что с него начиналась улица Октябрьская, на которую утренний ветер доносил аромат свежего дрожжевого варева с соседнего ликёро-водочного завода, который взбадривал сонных студентов и усталых аспирантов. А так же в двух шагах от общежития всегда гудел, свистел, радовался и ликовал только что отреконструированный стадион с широко распространённым названием "Динамо". Не было в природе такого студента, который хотя бы раз за свои пять лет не "проболел" за любимую команду чуть ли не всю стипендию. Вот и теперь студенты подходили к пивной бочке и, обступив её, словно поросята свиноматку, смаковали пивко, громко разговаривали на только для их понятном сленге. Угощали белокурых и длинноногих славянских подруг, которые, сидя у них на коленях, визжа от удовольствия, целовались с иностранными студентами.

Тем временем в фойе, возле вахтёра, нервно ходил взад-вперёд Саид. Было видно было: живой, как ртуть, чёрноглазый студент специально дожидался кого-то. Как сказала вахтёр Петровна, немолодая, но давольно-таки весёлая, ухоженная и приятная женщина, тот караулил соседа по блоку, Артура, который, видимо, задерживался. И как только Артур, прошёл вахту, машинально, по привычке предъявив Петровне свой пропуск, хотя она у старшекурсников этого не требовала - знала всех в лицо - подошёл к студенческой почте, перебрал стопку в ячейке с буквой "М", Саид тихонько, словно кошка к своей жертве, подошёл к нему.

- Прривет, Артур! – вопросительно всматриваясь в глаза, пытаясь понять настроение, - спросил: в библиотек быль?

- Ага... Привет, Саид!

Весёлый, среднего роста Саид держал в руках два гранёных маленковских стакана сметаны со студенческой столовой и буквально сверлил чёрными, слегка прищуреными глазами лицо Артура. "Прекрасный ужин", - мелькнула мысль в уставшей от семинаров и курсовых работ голове Артура. В желудке тем временем что-то при мысли о еде заурчало, и рот начал наполняться слюною.

Саид, как только пришёл лифт, услужливо пропустил Артура вперёд. К Саиду, словно сговорившись, подбежали две студентки-старшекурсницы и, ершистая, раскрепощенная, красивая блондинка Таня Сороко, вглядываясь в арабского факира со сметаной, шутила:

- Ой, Саид!.. А у меня как раз драники, у тебя - сметана. Хорошая была бы компания. Заходи, угощю.

- Спасыбо, Танья... Спасыбо...- расплывается в улыбке смуглое лицо Саида, будто изрядно пригорелый блин, обильно смазанный вниманием раскрасневшей с мороза Татьяны. – Ха-ха-ха... Я любыль блин, картошка с мясо, да-а. Но у менья сегодня гостьи. Спасыбо, другой раз.

На мгновение Артуру показалось, что эти двое в своём пахотливом желании заполонили всю кабину лифта, и волна их благосклонности друг к другу даже заставила вспыхнуть ярче лампочку на потолке.

- Смотри же, во второй раз – со сметаной! – кокетничала шалунья, выходя из лифта с подругой Вероникой, строящей глазки Артуру. Саид искрится ей вослед улыбкой, зубами, сметаной – всем, чем только может. По-соглашательски подмигивает Артуру. – Очень хароший дэвушка, да?

Лифт поднимается выше, Андрей только пожимает плечами: кто ее знает, ту Таню? Говорят, что доступна для всех, но разве по первой встрече можно вот так сразу и определить? Для него, деревенского парня, первокурсника, и буквально недавно солдата, всё это ещё в диковинку, он только присматривается к бурной жизни в студенческой многоэтажке. Здесь, на Октябрьской дрожжевой пьянящий запах разносится до самого стадиона, совсем другие живут люди, чем в его родных Буйновичах. Чёрнокожие парни из Мали. Весёлые, но как-будто настороженные, аспирант Альмансар и студентка четвёртого курса международного отделения журналистики Мирру из Доминиканской Республики. Всегда задумчивый и постоянно читающий свежую прессу из родной Палестины Хайни, что-то ежедневно тенькающие на своём вьетнамском языке бывший американский пленник двадцатисемилетний Тинь и вчерашний школьник из Ханоя Хоа. Ни на минуту не выпускающий из рук гитару, почти беззубый (ни разу от рождения не был у дантиста, а конфеты и сигареты поглощал пачками) пинчанин Юра Юнкевич, который выучил наизусть все о пятидесяти американских штатах и, при желании мош проверить эрудицию любого. Только вот белорусский язык вызывал у него дрожь и не понимание. И рассудительный полешук Володя Бенский, и задумчивый бывший моряк Северного флота Володя Дятлик из Желудка, вечно куда-то торопящийся Сашка Салатаха, и Антон Вындич, и весельчак смолянин Серега Печуров... А хорошие все они или нет? В своём большинстве все же нормальные ребята. И Саид нормальный парень, хотя и порядочный жмот. Правда одолжил как-то раз Ивану свою кожаную, пускай себе и потрепанную, но по тем временам модную куртку коричневого цвета с множеством блестящих пряжек...Это когда Иван ездил к знакомой на день рождения

- Я тебья хочю просит, - услышал Артур сдержанный голос Саида. – У меня пришель гости, я хотель их оставит ночь. Они жить политехнический общежитие, это далеко, а на улица - ночь...

В прилифтовом холле на шестом этаже, где они остановились, было затемнено и немного прохладно: задувало из треснувшего окна, где в прошлое воскресенье Артур из 605-й комнаты с третьекурсницей Таней Друтько "смотрели на улыбающиеся фонари" и нечаянно раздавили то самое стекло.

- Ну, хорошо, коль гости, пускай себе ночуют, - по-дружески согласился Артур. – Я не против, а вот у Андрея тебе придется спросить, как-никак вместе живем.

А почему не выручить, не помочь человеку? Доброта и сострадание у Артура в крови, от корней, от крестьянского мировосприятия. Такие люди с лёгкостью адаптируются в ситуациях, когда необходимо проявить гибкость в поведении, поскольку крестьян больше всего сгибает сама природа, да и нередко чиновники разных калибров. А кого гнут – тот легче и гнётся.

Когда обстоятельства вынуждали – Артур поддавался им легко и даже с желанием, не сопротивлялся, как это делали другие, набивая себе цену. Приспособиться, уступить – это была его временная жизненная тактика. Вот ночевать вьетнамцам, когда задерживались далеко за полночь шумные кампании под плов и жареную селёдку, вели горячие споры, обсуждали международные проблемы. Артур даже привык к этим экзотическим, казалось бы, не переносимым для нормального человека запахам и к словно плачущей жалостливой музыке. Правда, чаще от всей этой непривычной экзотики он просто укрывался с головою под два одеяла, отворачивался к стене и пытался быстрее уснуть.

- Но, Артур, он с девушка... - если б руки Саида не были заняты стаканами, он сейчас же, несомненно, похлопал бы Артура по плечу или попробовал взять его за руку. Артур уже не единожды ощутил на себе всё обаяние и тактичность дипломатичного Саида, которого в их же земляческом кругу называли "внезапный гром" Он умел просить об услугах так, что даже Артур чувствовал себя неловко, оттого, что вынужден своим присутствием ограничивать жизненное пространство славных арабских парней - соседей. Хотя многих наших студентов те обходили подальше, боясь даже встретиться взглядом. А всё из-за девушек, немалый интерес проявлявших к иностранцам. Наши ребята не раз отстаивали свои права в горячих драках. Только Артур старался быть нейтральным, знал, что за "чёрного" можно поплатиться учёбой в университете.

- Так ты хочешь оставить на ночь своих друзей с одной девушкой, так? В нашей комнате?

- Да, рыбята, пожялуйста. Фсё будьит харашо. Будьит у них и второй хароший дэвушка, пожялуйста... Друг - холёсий теловек, он ...как это сказат...чу-дак: мясо не кушяй, молится Аллах. Да, очен молится.

- А зачем тогда ему девушка? – удивился Артур, уже вошедший в доверие как благонадёжный товарищ горячих парней из Иордании, Конго, Йемена и других арабских стран. – Сметану вместе будут есть, или ещё что?

- Хочешь – возьми себе... - Сделав короткую паузу, улыбнулся Саид. Ты голодный, возьми, кушяй!

- Ну что ты, Саид! – отмахнулся подошедший Андрей, немного покраснев.- Я сейчас картошечки сварю к деревенскому сальцу с огурчиком, что Артур привез из дому. А сметану отнеси другу, небось прождался.

- Абдалла терпеливый... Он маг и волшебник. Мяса не ест, сметана ... - ответил Саид и рассмеялся на все свои здоровые белые зубы. Но вскоре почти по-актёрски собрался: - Послюшай, пожялуйста, Андрей! Я прошю тибья ночеват соседи, твои друзья. Пожялуйста. Самид ушёл тоже друзья спат.

Четвертокурсник Амир уже хорошо адаптировался к нашей жизни. По вечерам его часто навещала молоденькая раскрашенная минчанка Марина: среднего роста блондинка, в больших модных очках, коротенькой юбчонке в большую клетку и в красных босоножках на высоких каблуках. Ее роскошный бюст, того и гляди, как бы не вывалился наружу, что было верхом неприличия для одних и пределом сексуальности и привлекательности для других. Как только она появлялась в фойе общежития, на её устремлялись десятки глаз. Ясно было одно: таких волооких красавиц давненько не видывал студенческий народ. Ну, а поскольку арабы – знойные macho и не такие жмоты, как афроамериканцы, то Маринка и прицепилась к арабу Амиру в продуктовом магазине, вернее когда тот из него выходил, а она в очередной раз дефилировала недалеко от общежития.

Вскоре Амир называл её знакомой, но даже стороннему было глазу было видно, что они более чем друзья. Когда в первый раз Амир попросил ребят погулять где-нибудь часа три, так как к нему придёт в гости друг, те даже не поняли, что к чему. Когда истекло оговоренное время, Артур первым вернулся в свою комнату и, застав Амира и Марину, вяло покуривавших кальян и пивших высокогорный чай с пахучим кардамоном, понял, какими уроками они только что занимались. По своей молодости Андрей про себя обзывал Марину гулящей девкой, и потом каждый раз, встречая её в коридорах общежития или университета, всем своим видом давал понять, что её презирает.

Однажды, в присутствии Артура и Андрея, видя, как непростительно медленно молодые соседи осваивают уроки жизни Амир спросил:

- Артур, пачэму у тыбья нэт дэвушка?

- Не встретил свою, ту единственную, - насторожился Артур, говоря

при этом чистую правду. Нет у меня к этому искры божьей, как у тебя.

- Какой искра, философ? Ты есть молодой парень, - ухмыльнулся и с апломбом как можно громко засмеялся Амир, обнажив свои белоснежные передние зубы. – Тебе нужен дэвушка. Для здоровья. Ты что, делаешь вот так?

Амир опустил правую руку ниже живота и всё с той же ухмылкой опытного в таких делах распоясавшегося мужчины, сделал несколько фривольных движений.

От неожиданности Андрей вдруг покраснел и удалился из комнаты. Артур наоборот побледнел. Он пребывал в какой-то растерянности, даже в смущении: прежде никто и никогда над ним так не подтрунивал. А этот иностранец позволяет себе устанавливать свои порядки, оскорблять местных студентов.

Араб смотрел внимательно, прекрасно владея собой, наступательно выдержал небольшую паузу, затянулся сигаретой, которую успел прикурить сразу же после порции кальяна, сбил пепел пальцем, на котором был массивный серебряный перстень, и продолжил:

- Извини, что я так спросиль... Но взрослый мужчина должен иметь женщина. Когда человек живёт один, без любви, это плёхо. Такой человек нехолёсий, злой. Со- фист, да? Есть такой слово?

- Я так понял, что мы говорим о сексе, а не о любви, - наконец решился Артур. Во-первых, некогда этим заниматься: меня родители отправили учиться. А во-вторых, не такая уж и весёлая жизнь у тех, кто без божества, без вдохновенья спариваются, а потом на Прилукскую мчатся, спасите мол, "подхватили" любовь. Да?! А ты знаешь разницу между эросом и сексом? Тогда скажи мне, - глянул он своими васильково-голубыми глазами на своего оппонента.

Араб ничего не говорил, только иногда кивал кучерявой головой то ли в знак согласия, то ли делал вид, что ему это давно известно.

- Тогда я скажу в чём. Разница в том, что... - Артура задел тот фривольный жест, - что любите вы наших славянских девушек только тогда, когда возгорается ваша животная страсть, попользоваться ими, как вот этим бесплатным, считай, общежитием, а потом, независимо в каком те ваши подруги состоянии и положении, – бросить и съехать. Да, съехать на свою родину, и создать там семью, как ни в чем не бывало. А помнишь ли ты, дружище, вашего арабского поэта Ибн Хазму, который ещё в 30-ые годы ХI века в книге "Ожерелье голубки" писал, что "любовь, подобная твоей, Амир, прекращается с прекращением причин ... и ослабевает с их отдалением, кроме любви по истинному влечении?". Разве не так? Разве наши девчонки не для ваших временных утех?

Амир стоял как вкопанный слушал внимательно, но, казалось, не всё понимал.

- Ай-й! Зацем ты забиваесь свойи и мой голова философия. Разве в обсцезитие нельзя любить? Только секс?

Немного переведя дух, освободившись от переполнявших чувств, будто от непомерного груза, Артур успокоился: в конце концов, Аллах с ними, с этими арабами. Разве их перевоспитаешь? Не бедные ведь едут учиться к нам, а скорее всего из семей с достатком, где принята полигамия. Да и наших вертихвосток никто силой к ним в постель не укладывает. И пусть в общежитиях продолжаются эти гламурные вечеринки. Тем более об этом уже вся столица знает, а не только в ректорате.

- Можно любить и в общежитии, - глянул совсем не по-дружески Артур, - но не покупать же их за потрепанные джинсы, а тем более не обманывать пустыми обещаниями "жить в замке" и "загорать на море".

- Дорагой Артур, мы с тобой узе поцти год зивём в одной блок. Мы – взрослый парни, да? – развёл руками Амир. - Кто будит учит нас, как жить? Кто будит решать: любовь или секс? Ка-ге-бе будет решать? Это решают два человека, он и она. У нас так: если взрослый музцина нет женсцина – он опасный. Если наоборот, она тозе опасный, потому что ... неспокойно. Поэтому надо всем любит, любит, любит... Как там у вашего Дзерзинского: любовь зовёт к действию, к борьбе? - закончил он свою речь, убеждённый в своей правоте.

Артуру так не терпелось произнести слова видных мыслителей и писателей о чистоте взаимоотношений двух полов, о любви и самопожертвовании ради любимого человека, а не только о животной страсти до затмения совести, заставляющей страдать другого, что безнравственно и бесчеловечно.

Но вряд ли Амир понял бы, потому как не думал жить жизнью тех льнущих, возбуждающих его либидо, девушек, которые часто в своих меркантильных интересах бегали и бегают к иностранным кутилам.

Из того спора Артур вынес одно: Амир понимает отношения мужчины и женщины весьма прагматично. Захотел удовлетворить свою плоть "для здоровья" - моргнул одним глазом, и получил все, чего душа желает за несколько бумажек или за второсортную кофточку и джинсы из second hand. Видно было, как одолевает его негодование, которое он, видимо, переживает впервые, но запаса русских слов явно не хватало для передачи сущности своего восприятия. Скорее всего, араб и не стремился вступать в дискуссию, но регулярно, обычно два раза в неделю, занимался с Мариной. И, судя по тому, что оба – и он, и она – сдавали одну за другой сессии без троек, занятия явно шли им на пользу...

Обремененный сметаной, Саид "дожимал" белоруса: дескать, со всеми уже договорено. Так что он, Андрей, может взять, что необходимо, из своей комнаты и перебираться на ночёвку в другой блок. Об этом ему говорилось в коридоре, и Андрей, не находя выхода, Андрей только в очередной раз удивился той вкрадчивости и хитрости Саида, которого прямой и всегда открытый Саня Гайчук называл хитрющим черным лисом.

Двери в комнату внезапно открылись. При тусклом свете бра, на кровати друг друга сидели полуобнажённые мужчина и женщина: чернокожий с прямой и волосатой спиной эфиоп в плавках и белокурая смеющаяся девушка с атласной пухлой грудью, на столике рядом с кроватью – бутылка пунша и сковорода с остывшим рагу.

Гость, а теперь уже хозяин, восседавший на его кровати, перевёл глаза со своей подруги на вошедшего Артура, которого едва ли не проглотила, не остановила какая-то сила. В одно мгновение Артуру почудилось, что его кто-то поднял за шиворот, а по спине словно провел раскалённой железной пластиной. И действительно, удивительный этот Адалах, правду говорил Самир. "Может, экстрасенс какой? Но, тем не менее это переходит все границы", – промелькнула у Артура мысль.

Он видел немало арабов. В общежитии они собирались на какие-то земляческие собрания, съезжались из других вузов не только Минска, но и Гомеля, Могилёва, Гродно, Бреста, даже из Москвы. Среди них были шумные и грустные, непоседы и спокойные, заносчивые и скромные. Первый год они изучали в вузах русский язык, а летом, будто перед большими делами, обсуждали свои впечатления от пребывания за границей. Ночи напролет кутили в ресторанах, а днём гуляли группами по городу, к ним подтягивались подружки, и они пили пиво в сквериках, развлекались. Развесёлая кампания не обращала внимания на прохожих. Все веселились. Веселились так, будто впервые на свободной земле, где никто не тронет, не нагрубит, а скорее защитит и поможет. Они это знали и пользовались свободой "на все сто".

Но в глазах Абдалаха было совсем другое: глубокое и таинственное, даже вроде мистическое. И то, что испугало: где-то в глубине той бездны угрожающе блеснул огонёк упрямой непреклонности, даже фанатизма.

Саид наконец поставил на стол свои стаканы, чему-то усмехнулся и спросил:

- Артур, это твой земляцка? – и кивнул головой в сторону Марины.

- Да, она из Беларуси.

Саид поставил в магнитофон кассету с арабской музыкой. Никто больше не обмолвился словом. Артур увидел блеск в глазах присутствующих, вдруг встал со стула, бросил: "Удачи!" и вышел.

Весь следующий день Саида на занятиях не было. Вечером, когда Артур вернулся в общежитие, увидел на немного примятом лице араба какую-то рассеянность.

- Ты знаешь, мне кажется, что Абдалла влюбился... Говориль, что впервые не мог ничего делать, потому что не вставаль вот это, - Саид коротко хихикнул, махнув рукой вниз. – Даже сметана не помог. Или как правильно: не помогать?

- Не помогла - правильно, - ответил Артур. – Интересный у тебя друг.

- У него мать на глазах застрелили, а перед этим надругались. Он тогда был совсем маленьким, - понизил голос Саид. – Абдалла хочет мстить. Он очень любит свою мать... И твоя земляцка Марианна. Но он ничего не мог сделать.

- Во-первых, Марина. А ты что, подсматривал?

- Не-е-э-т! Я не-е-э-т, я быль кухня, читаль. Они быль один. Он мне говориль, что раздель Марианна, и целоваль – а потом увидел свойю мать... И очен плакаль, и Марина тоже испугаль, его утешать, как ребенок. Но приходиль мать, и говориль: надо мстит.

- Но зачем мстить? И кому? – Артур слушал уже более участливо.

- Человека, который убивать, - надо месть, надо его убиват, у нас так делают. Это разрешает Аллах, - то ли пояснял, то ли убеждал Саид. Тогда другие будут боятся и не будут убиват человек. А если не мстит – это будет опасьно...

- Трудно понять ваш народ, - рассуждал Артур. – Любовь и смерть, любовь и жизнь – все у вас взаимосвязано.

- Да, Артур, сегодня арабский мир много проблем, много ...- с грустью в глазах усмехнулся Саид, словно о чём-то вспомнив, умолк, подводя тем самым итог разговору...

Артур шел по городскому парку в ту пору, когда распустилась молодая, напоенная солнечным соком листва, и встретил все ту же Марину, которая уезжала в далекую Африку, и о которой ничего не слышал на протяжении двадцати лет. Разговорились.

Все пятеро детей от первого брака умерли. Там она встретила нового мужчину по имени Саллех. Но не выдержала некогда так манившей её экзотики. Вернулась на родину И не одна. Родители, не дождавшись единственную дочь, всё же оформили на неё дом, где и открыла арабская чета свой бизнес. Саллех довольно-таки комфортно чувствовал себя в ее небольшом, но растущем и уютном городке: торговал экзотическими фруктами, исправно уплачивал налоги. Марина, его жена, грамотно вела двойную бухгалтерию. Говорила, что её муж никогда не прогибается ни перед налоговой инспекцией, ни перед финансовой милицией. Саллех всякий раз отвечал им коротко и внятно: "У меня всё правильно, а если будете меня оскорблять, унижать мою честь, как иностранец, – буду жаловаться не только в посольство, но и в ООН".

Марина рассказывала о его алчности к деньгам, даже её, вроде как законную жену, особо не баловал, хотя ежедневная выручка превышала среднемесячную зарплату Артура. Но Артуру не хотелось, чтобы здесь, на земле его предков, были разногласия между людьми, а потому пожелал Марине счастья и удачи. И хотя в студенческие годы она всех и учила жизни, сама-то радость той самой жизни вряд ли ощутила. Её выдавали нездоровое уставшее и грустное лицо, и холодная дрожащая рука сутуловатой женщины. Уж поистине от судьбы не уйдешь.

2008.